Как политика гласности 39 лет назад не выдержала дозу Чернобыля
О взрыве на чернобыльской АЭС советские граждане узнали только на третий день после катастрофы. Признать факт аварии Москву вынудили скандинавские страны, куда ветром принесло радиоактивные вещества. После этого в СМИ сложилась противоположная ситуация — советские журналисты скрывали масштабы катастрофы, а западные все преувеличивали. Как трагедию освещали издания двух лагерей и почему простые люди не могли найти правду нигде — в материале «Газеты.Ru».
«Коммунистам нужна правда»
«Странно, непривычно видеть с вертолета Припять… Город пуст. Ни одного человека на улицах, а по вечерам ни в одном доме не загорается свет», — так начинался первый репортаж из Чернобыля в советской прессе. Он вышел на последней странице газеты «Правда» 6 мая 1986 года, лишь спустя десять дней после аварии.
В это время в стране уже объявлена политика гласности. За несколько месяцев до катастрофы ее провозгласил генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев. Выступая на партийном съезде, он подчеркнул, что отныне гласность — принципиальный вопрос для советской власти.
«Иной раз, когда речь идет о гласности, приходится слышать призывы поосторожнее говорить о наших недостатках и упущениях…. Ответ тут может быть только один, ленинский: коммунистам всегда и при всех обстоятельствах нужна правда»,
— под аплодисменты зачитал Горбачев с трибуны.
В реальности такое «упущение», как Чернобыль, до последнего пытались замолчать. Взрыв на четвертом энергоблоке случился в ночь с 25 на 26 апреля, в Москве о случившемся узнали менее, чем через час. Но только те, кому положено. Простые граждане впервые услышали о трагедии из программы «Время» вечером 28 апреля. Диктор зачитала короткое сообщение от имени Совета министров СССР, где говорилось, что на станции произошла авария, поврежден реактор, и создана правительственная комиссия, а пострадавшим «оказывается помощь». Число пострадавших не раскрывалось, как и то, что непосредственно при взрыве погибли два человека.
«Я помню тот выпуск «Времени». Я был в Киеве, об аварии объявили абсолютно буднично, в духе «прорвало трубу где-то». Не помню, чтобы кто-то обсуждал эту новость. Мы не понимали, что на самом деле происходит. Я понял, что что-то не ладно, когда по улицам вдруг пошли одна за другой поливальные машины. Таким образом хотели снизить уровень радиации», — поделился с «Газетой.Ru» один из очевидцев тех лет.
В последующие дни то же сообщение Совета министров без подробностей перепечатали всесоюзные и украинские газеты. Всего шесть коротких строчек, которые прятали в глубине страниц, между спортивными сводками и другими новостями.
«Был в свое время такой черный юмор. Вопрос на занятии по гражданской обороне: «Что делать во время ядерного взрыва? Ответ: «Надевай белый халат и ползи на кладбище». И что я должен был сказать стране? Ребята, взорвался реактор, радиация вокруг зашкаливает, спасайся кто может? Разве можно такие вещи делать?», — спустя много лет оправдывал цензуру председатель Совета министра Николай Рыжков, который возглавил оперативную группу Политбюро по ликвидации аварии.
«Ядерный кошмар уже здесь»
Пока в СССР пытались скрыть масштабы катастрофы, тревогу забили скандинавские страны. Первой происходящее заметила Швеция, когда к северу от Стокгольма неожиданно зафиксировали повышенный уровень радиации (более чем за 1,2 тыс. км от Чернобыльской АЭС). Аналогичные данные поступали из Финляндии и Норвегии. Хотя все государства заявили, что радиация не достаточно сильна, чтобы угрожать населению, стало ясно, что ветер несет ее с советской стороны. Иностранные дипломаты в Москве потребовали ответы, и молчать дальше оказалось невозможным. Как только советская пресса признала факт аварии, Чернобыль стал на Западе новостью номер один. Зарубежные редакции велели своим журналистам любой ценой добыть информацию.
«Аккредитованные в СССР иностранные дипломаты и корреспонденты предприняли настойчивую попытки собрать подробную информацию о причинах взрыва атомного реактора, радиусе заражения местности, направлении распространения радиоактивных осадков, количестве человеческих жертв, а также реакции советских граждан на это происшествие», — оценивалось в секретном докладе КГБ от 30 апреля.
В условиях закрытости советской стороны, западные репортеры цеплялись за любые новости, даже откровенно неправдоподобные. Так, журналист американского агентства United Press International пообщался по телефону с некой украинкой, у которой, якобы, были связи в разных ведомствах, и с ее слов сообщил, что при взрыве на станции погибло 80 человек, а по пути в больницу скончались еще две тысячи. Зарубежные издания захлестнули панические статьи.
««Ядерный кошмар уже здесь. Более 2000 погибших. Тысячи обречены. «Спасите нас!» — мольбы к Западу»… «Русские бегут от облака смерти»… «2000 погибших в атомном кошмаре», — такие заголовки один за другим выходят в иностранных таблоидах.
Таким образом, вокруг Чернобыля сложилась двоякая ситуация. Советские СМИ, связанные цензурой, преуменьшали и скрывали детали аварии и ее последствия. Капиталистические, в погоне за тиражами и ничем не ограниченные, наоборот, раздували панику и преувеличивали. Обычным людям в этом случае оставалось искать крупицы правды между строк. Реальность просачивалась, например, в рекомендациях, которые между делом публиковали коммунистические редакции. В «Известиях» советовали тщательнее мыть овощи и фрукты, «Рабочая газета» рекомендовала чаще мыть голову и реже выпускать детей на улицу, а «Правда Украины» призывала меньше проветривать помещения, уличные одежду и обувь в доме не уносить дальше прихожей.
Как освещение аварии повлияло на будущее СССР
«Аварии в СССР были всегда, период Горбачева в принципе не был чем-то особенным. До этого были и атомные аварии — и при Хрущеве, и при Брежневе…
Но политика гласности давала гораздо больше информации об этих трагедиях, и создавалось впечатление некоторого взрыва количества несчастий…
Если раньше уроки из таких аварий извлекались в закрытом режиме, то теперь стали поводом для общественной дискуссии», — отмечал доктор исторических наук Александр Шубин.
В наше время достаточно распространено мнение, что замалчивание чернобыльской трагедии стало одной из причин развала страны. С точки зрения сторонников этой концепции, тогда народ окончательно потерял доверие к партии и разочаровался в социалистическом курсе, ровно как и в горбачевских реформах и попытке сохранить строй в обновленном виде. Молчание властей оказалось для государства даже страшнее, чем экономические последствия взрыва на АЭС.
«Социально-экономические последствия катастрофы, безусловно, были для СССР очень серьезными. Но говорить о том, что именно этот факт привел к развалу Союза, на мой взгляд, неверно… Авария оказала большее влияние не на экономику страны, а на психологию граждан, уровень их доверия к государству и его курсу. Появился страх перед радиацией, перед атомом, возникло неприятие замалчивания трагедии в обществе, недоверие к горбачевской политике гласности», — оценивал доцент Уральского гуманитарного института УрФУ, заведующий кафедрой истории России Сергей Соколов.
Сам Горбачев позже называл Чернобыль переломным моментом в своей жизни, который его «глубоко потряс», и жалел о некоторых действиях властей. По словам политика, его первым чувством был не страх, а недоумение, ведь ученые заверяли, что подобного просто не могло случиться. В 1986 году лидер страны обратился к народу в связи с катастрофой только спустя почти три недели. Через много лет он утверждал, что просто не мог сразу оценить ситуацию. Говоря о последствиях взрыва, Горбачев предупреждал, что «Чернобыль продолжает поедать часть бюджета Украины, Беларуси и России», и реактор по-прежнему нельзя оставлять без присмотра.
«Думаю, что не Чернобыль сыграл роль в распаде СССР, а, наоборот, распад СССР негативно отразился на преодолении последствий Чернобыля, так как каждая из пострадавших стран осталась наедине со своей бедой», — резюмировал Горбачев.
Что думаешь? Комментарии
